Екатерина II, Германия и немцы - Клаус Шарф

Ландграф Людвиг IX Гессен-Дармштадтский поступил на прусскую службу в 1743 году, еще в бытность наследным принцем, однако к началу Семилетней войны его отец – приверженец императора – посоветовал ему оставить полковую жизнь. Кроме того, принимая во внимание неопределенность позиции Франции, ему надо было позаботиться о своих владениях в Пирмасенсе на самом западе империи. По завершении войны он даже служил в австрийской армии, однако постепенно, с 1768 года, а особенно решительно – с 1772 года его правительство во главе с Фридрихом Карлом фон Мозером взяло курс на реформы по прусскому образцу. Унаследованные им долги ландграфства превратились в главную проблему его правления, угрожавшую даже назначением принудительного управления. Не посчитавшись с этим, Людвиг передал управление делами в Дармштадте своей супруге Каролине, урожденной принцессе Пфальц-Цвейбрюкенской, и Мозеру, а сам он предпочел уединиться в своей пирмасенской резиденции, где устраивал военные игры, усугубляя тем самым без того печальное финансовое положение своего государства[815].

Как в свое время Христиан Август Ангальт-Цербстский, в 1772–1773 годах ландграф Дармштадтский мучился сомнениями по поводу неизбежной перемены вероисповедания, предстоявшей его дочери. На этот раз Фридрих II и Екатерина совместными усилиями убеждали ландграфа в том, что расхождения между протестантским и православным вероучениями незначительны, а переход в православие не может причинить вред совести невесты. И на сей раз для конфессионального наставления невесты нашелся первоклассный теолог – архиепископ Платон Левшин, ставший впоследствии митрополитом[816]. «Великой ландграфине» Каролине – более образованной и вообще более удачливой в политическом смысле по сравнению с матерью Екатерины – удалось уломать упрямого супруга[817]. В свое время, после вынужденного отъезда их семейства из Пруссии, она сохранила верность Фридриху и, узнав, что Екатерина, придя к власти, не собирается возобновлять войну, вздохнула с облегчением. Проникнувшись к узурпаторше симпатией, Каролина уже в сентябре 1762 года стала подумывать об устройстве брака великого князя Павла с одной из своих дочерей[818].

Переговоры с российским двором о браке в 1773 году Каролина взяла на себя. Она лично отправилась в Петербург в сопровождении маленькой свиты с тремя незамужними дочерьми. Маршрут поездки был выбран так, чтобы выразить Фридриху благодарность за поддержку – она ехала через Потсдам и Берлин, где состоялась ее встреча с королем. Помимо этого, она хотела получить как можно более подробные инструкции от принца Генриха – главного эксперта берлинского двора по России – касательно всего, что ожидало их в этой стране. После переправы из Травемюнде по бурному Балтийскому морю путешествие к императорским дворцам в окрестностях Петербурга продолжилось по суше. Императрица и ландграфиня чрезвычайно быстро нашли общий язык. А великий князь выбрал Вильгельмину, крещенную в православие под именем Натальи Алексеевны в день помолвки[819].

В составе свиты, сопровождавшей Каролину, находился дармштадтский чиновник Иоганн Генрих Мерк, как раз в то время являвшийся центром недолго просуществовавшего «чувствительного круга» – дружеского союза, в который входили Иоганн Готфрид Гердер, Каролина Флаксланд, Франц Михаель Лейксенринг, Якоб Рейнгольд Ленц, Иоганн Вольфганг Гёте и София де Ларош. Их объединяло, в первую очередь, преклонение перед немецким поэтом Фридрихом Готлибом Клопштоком и английской литературой, но тесные отношения связывали их с Иоганном Каспаром Лафатером, Фридрихом Кристофом Николаи и Кристофом Мартином Виландом[820]. Еще три интересные персоны прибыли в Петербург, хотя и опоздав к празднику по случаю крещения принцессы и ее помолвки с великим князем – событию, которое устроитель этого брака Фридрих II назвал «натализацией» принцессы[821], – но подоспев все же к свадьбе: доверенное лицо и главный министр обиженного на всех ландграфа Мозер[822], в сопровождении брата невесты, наследного принца Людвига – давний парижский корреспондент ландграфини Каролины писатель Фридрих Мельхиор Гримм, и, наконец, в Петербург приехал Дени Дидро[823].